Осознав отсутствие объективной реальности (ну по крайней мере тщетность попыток её осознать или прочувствовать из нашей весьма субъективной сущности), пришёл и к осознанию бестолковости метода убеждения путём сообщения информации. Даже очень важной и, казалось бы, ключевой для принятия решения информации.
Просто потому что объект убеждения может исходить из других предпосылок, иметь другой опыт, и для него твоя ключевая информация совсем даже не ключевая и хорошо если информация.
Без понимания мотивов, без принятия чужой точки зрения, без понимания и, порой, чувствования собеседника, убедить его принять нужное решение почти невозможно. Ну разве что если всё это совпадает с вашими мотивами и точкой зрения. Что редко, но бывает. Ну можно заставить конечно. Что чаще.
И особенно ярко это проявляется и наблюдается во взаимодействии с детьми. Просто потому, что они искренни в своих реакциях. Все эти «одевайся быстрее, мы опаздываем!», «почему ты играешь с роботом, когда я тебе сказала идти собирать игрушки?» или «надевай вот эту кофту, потому что ты идёшь в садик, а кофта с динозавром — уличная!» и дальнейшие конфликты, они вот как раз потому.
Мы ожидаем определённой модели поведения, не особо задумываясь о том, что у него в голове именно сейчас происходит (обычно торопимся куда-то всё время потому что). Почему-то даже в голову редко приходит попытаться это понять. Видимо, потому что это наши дети, и просто должны слушаться. По определению. Или принимать всё, потому что это же для их пользы (как, интересно, эта польза должна улавливаться).
Книга Владимира Леви «Искусство быть другим», фрагмент которой привожу ниже, сейчас хорошо ложится на эти размышления.
А два сына, их мама и бабушка регулярно выступают наглядным пособием.
За обеденным столом все те же Антон и Бабушка.
Антон задумчиво грызет пряник.
Бабушка (ласково, заботливо). Антоша, оставь пряник, он черствый. На, съешь лучше апельсин. Смотри, какой красивый! Я тебе очищу…
Антон (вяло). Не хочу апельсин.
Бабушка (убежденно). Антон, апельсины надо есть! В них витамин цэ.
Антон (убежденно). Не хочу витамин цэ.
Бабушка. Но почему же, Антон? Ведь это полезно.
Антон (проникновенно). А я не хочу полезно.
Бабушка (категорически). Надо слушаться!
Антон (с печальной усмешкой). А я не буду.
Бабушка (возмущенно обращаясь в пространство).
Вот и говори с ним. Избаловали детей. Антон, как тебе не стыдно?!
Антон (примирительно). Иди ты знаешь куда.
Из аналитического комментария Доктора.
«Перед нами довольно простой и типичный пример тупиковой ситуации «Два Слепца». Со всей очевидноетью: два близких, родных человека не поняли друг друга, не нашли общего языка и поссорились из-за пустяка.
Один обидел другого. Со всей очевидностью, взаимный моральный ущерб и серьезный сбой в воспитании подрастающего поколения.
Разберемся же пообстоятельнее, что случилось. Вот Антон-ему пять с половиной лет, это здоровый и неглупый мужчина с ярко выраженной самостоятельностью суждений. Вот Бабушка-ей всего шестьдесят, это тоже здоровая женщина, далекая от склероза, с высшим экономическим образованием. Бабушка любит Антона.
Антон любит Бабушку. Но, как пока ещё и Антон, Бабушка по части практической психологии относится к разряду рядовых необученных: несмотря на прожитые шестьдесят лет, не догадывается о существовании мира Другого. В данной ситуации Бабушка исходила по меньшей мере из пяти ошибочных предпосылок:
1) Антон так же, как и она, Бабушка, придает большое значение вопросам питания,
2) ..знает, что такое витамин цэ,
3) ..так же, как и она, Бабушка, понимает слово «полезно»,
4) ..способен отказываться от своих желаний и принимать не свои желания за свои,
5) ..доступен влиянию авторитетов — медицинских и прочих.
Понимала ли Бабушка, что перед нею ребенок? Да, она заботилась о его питании и здоровье, она воспитывала, внушала, что надо слушаться. Но обращалась ли Бабушка к реальному ребенку, который перед нею сидел, к Антону, каков он есть? Нет, конечно. В действительности Бабушка обращалась к Антону как к ребенку, каким он должен быть в ее, Бабушкином, представлении. Она обращалась к Антону не как к настоящему живому ребенку, а как к исполнителю роли ребенка соответственно ее, Бабушкиным, ожиданиям: как человек поведет себе в роли Ребенка, как подобает ему себя вести. Она обращалась, стало быть, вовсе не к Антону, а к некоему образу Антона, пребывавшему в ее, Бабушкином, воображении. И если бы можно было этот образ увидеть, то оказалось бы, что он очень похож на саму Бабушку-ведь она наделила его, как мы уже выяснили, по меньшей мере пятью своими достоинствами.
А что получилось е точки зрения Антона, как ситуация выглядела для него?
Все было просто и печально.
Вы сидите, мирно размышляете, никому не мешаете. Вдруг подходит иностранец, притворившийся Бабушкой, и требовательно лопочет что-то на своем языке — в уверенности, что вы его понимаете. Вы отвечаете ему на своем: не понимаю, что означает нихт ферштейн, но иностранец продолжает лопотать, да еще при этом сердится. Тут вы догадываетесь, что иностранец-то глух, и пытаетесь объяснить ему это, жестикулируя, крутя пальцем у виска, но иностранец продолжает лопотать и сердиться, и вы понимаете, что он к тому же и слеп — ну, так что же тут поделаешь? Резервы вашей сигнализации истощаются, и вы вынуждены прекратить общение.
Видел ли Антон в этот момент перед собой Бабушку любящую. Бабушку заботливую. Бабушку взрослую, которую надо слушаться? Нет, не видел. А Бабушку беспомощную, Бабушку наивную, Бабушку-ребенка, которой не грех было бы и уступить? Нет, конечно, тоже не видел. Видел ли Антон в Бабушке себя-свой образ, каким она его видела? Нет, не видел, но чувствовал, что какой-то чужой, ненужный образ себя-роль Разумного Послушного Мальчика ему предлагают, навязывают, — и защищался, как мог. Понимал ли Антон, что его поведение выражает собой извечный конфликт человеческой природы: борьбу между потребностью в ближнем и потребностью в свободе от ближнего? Нет, конечно, не понимал…»
Переигровочный вариант: «Как Апельсин перехитрил Пряника» (с Бабушкой, Которая Умеет Быть Другим, она же Бабушка, Которая Умеет Играть).
Бабушка. Антон, послушай-ка, помоги досказать сказку. Однажды Апельсин (достает апельсин) пришел в гости к Прянику и вдруг видит, что Пряник уходит в Рот. «Эй, Пряник, — закричал Апельсин. — Постой, куда же ты? Погоди минуточку! Давай поговорим».
Антон-Пряник. Давай.
Б а б у ш к а — А п е л ь с и н. Слушай, Пряник, я ведь твой старый друг. Мне скучно без тебя. Если ты уйдешь в эту пещеру, я останусь один. Так с друзьями не поступают.
Антон, — Пряник. Я не знал, что ты придешь. Я могу и не уходить. Только вот меня немножко откусили уже.
Бабушка-Апельсин. Это неважно. Давай пойдем вместе. Чур я первый!
Антон-Пряник. Хитрый, какой. Я первый начал…
Бабушка-Апельсин. А я первый сказал, а кто первый сказал, тот и пенку слизал. Понял?
Антон-Пряник. Понял… А давай по очереди?
Бабушка-Апельсин. Ну ладно, договорились. Ты уже откушен? Значит, теперь очередь моя.

Давно знаком с творчеством Владимира Леви. Восхищаюсь. Что-то читал, понравилось весьма. С тех — далёких — пор, знакомство ограничивается лишь отрывками. Каждый раз вижу его имя, каждый раз вспоминаю, что хочу что-нибудь прочитать. Не читаю. Забываю. Почему? Только сейчас понял: слишком много Леви написал, страшно выбрать что-то одно — это ведь проигнорировать всё остальное! Страшно и стыдно…
P.S. Написал это, понял, что получилось в стиле Джона Шемякина :)
Я тут проще поступаю — что порекомендовали люди, то и читаю. Если явных рекомендаций не было, читаю известное. Хотя вот с Гёссе получилось, что самым эпичным мне показалось малоупоминаемое «Сиддхартха», а «Игра в бисер», которая считается №1, как-то просто прочиталась и всё.
Давно про Леви слышал, но почему-то никак не воспринимал всерьёз.
В данном случае рекомендовали «Искусство быть собой/другим», «Охота за мыслью» и что-то там про страх.
И уже на первой книге понял, что зря оттягивал.